Владимирцы обвиняют знаменитого сыровара Джона Кописки в загрязнении реки

Жители нескольких деревень Петушинского района Владимирской области заявляют об экологической катастрофе рядом с фермой «Рождество» — в реке Большая Липня погибла рыба, окрестные поля покрыты навозом. Надзорные органы проводят расследования, часть доказательств уже выложены в соцсетях

Еще 31 октября жители деревень Костенево и Норкино Петушинского района собрали подписи под обращением в природоохранную прокуратуру, Росприроднадзор, Рыбнадзор, администрацию Владимирской области и к районным властям с требованием ликвидировать последствия и наказать виновных в экологическом бедствии на реке Большая Липня, являющейся притоком реки Клязьма.

В конце октября по реке поплыла густая пена, вода приобрела едкий запах навоза, рыба сдохла. Местные жители не стали сидеть сложа руки — и собственными ногами провели расследование, выяснив, кто загрязнил отходами окрестные поля и реку. Трубы, откачивающие навоз, ведут к руслу реки от фермы ООО «Рождество».

Учредителем предприятия является одноименная управляющая компания, руководит которой Джон Кописки. «Русский англичанин» Кописки приобрел всероссийскую популярность после того, как весной 2015 года обратился к президенту Путину во время «Прямой линии» от имени аграриев России. С тех пор аграрно-туристическое предприятие «фермера Джона» в селе Крутово Петушинского района Владимирской области раскрутило и сырный бренд, и агротуризм.

Дорогие сыры элитных сортов от Кописки пользуются спросом в Москве, а отдыхать на ферме у Джона любят федеральные чиновники. Кописки является лидером агротуризма во Владимирской области — в раскрученной туристической «Богдарне» проводится целый ряд мероприятий федерального уровня, вроде фестиваля «Сырмарка» или соревнований русских троек.

В первых числах ноября река Большая Липня у поселка Труд превратилась в поток канализации — есть версия, что навоз не только стекал в реку по трубе, но и попадал со стоками с полей, обильно «удобренных» отходами жизнедеятельности животных. Сейчас на фермах в деревне Рождество содержатся более 4 тысяч голов рогатого скота.

Ответственность агрофирмы Кописки за экологическую катастрофу официально не установлена — надзорные ведомства ведут административное расследование. Но для местных жителей ответ на вопрос — кто убил все живое на реке, где гнездились утки и цапли, — очевиден.

В администрации Петушинского района утверждают, что первый выезд комиссии на Большую Липню был еще 3 ноября, после поступления жалоб от жителей, в нем участвовали сотрудники регионального управления Росприроднадзора. 8 ноября на место экологического происшествия выехал глава администрации Петушинского района Александр Курбатов. Были взяты пробы почвы и воды в реке.

«Находясь на месте, глава поручил начальнику управления гражданской защиты А.П. Сучкову, выехавшему в д. Норкино, срочно организовать проведение комиссии по предупреждению и ликвидации чрезвычайных ситуаций с приглашением представителей надзорных органов и предполагаемого субъекта правонарушения. Заведующему отделом охраны окружающей среды и экологического контроля И.В. Бабенковой поручено оказать максимальное содействие управлению Росприроднадзора и природоохранной прокуратуре в установлении причин произошедшего, особое внимание уделив ликвидации последствий загрязнения реки. По данному факту проводится административное расследование», — сообщается на официальной странице райадминистрации в соцсетях.

Напомним, еще в апреле флагмана владимирского агротуризма уличили в сбросе фекальных отходов в водный источник — тогда загрязнению подверглась акватория реки Пекша, куда навоз попадал из переполненных лакун. Пекша так же, как и Большая Липня, является притоком Клязьмы. Росприроднадзор составил на предприятие Кописки административный протокол, а в ООО «Рождество» заверили, что проведут внутреннее расследование, хотя работают в рамках действующего законодательства.

Годом ранее, в апреле 2019 года, Россельхознадзор сообщил, что предприятие Кописки загрязнило поля навозом. За порчу земель ООО «Рождество» получило штраф — 40 тысяч. К надзорным органам так же, как и сейчас, обратились местные жители, уставшие нюхать отходы жизнедеятельности коров «фермера Джона».

Самые яркие события дня — в
инстаграме Зебра ТВ.

Мединский прокомментировал ситуацию с фильмом про Элтона Джона

https://ria.ru/20190531/1555148731.html

Мединский прокомментировал ситуацию с фильмом про Элтона Джона

Мединский прокомментировал ситуацию с фильмом про Элтона Джона — РИА Новости, 03.03.2020

Мединский прокомментировал ситуацию с фильмом про Элтона Джона

Министр культуры Владимир Мединский заявил РИА Новости, что его ведомство не имеет отношения к вырезанным сценам из фильма про Элтона Джона, решение об удалении РИА Новости, 03.03.2020

2019-05-31T13:53

2019-05-31T13:53

2020-03-03T14:26

культура

элтон джон

владимир мединский

россия

/html/head/meta[@name=’og:title’]/@content

/html/head/meta[@name=’og:description’]/@content

https://cdnn21. img.ria.ru/images/155277/87/1552778797_0:141:3002:1829_1920x0_80_0_0_2ae9d0d11ae1cc2e3d42c25e9ffa082a.jpg

МОСКВА, 31 мая — РИА Новости. Министр культуры Владимир Мединский заявил РИА Новости, что его ведомство не имеет отношения к вырезанным сценам из фильма про Элтона Джона, решение об удалении той или иной сцены принимает прокатчик.Биографический музыкальный фильм режиссера Декстера Флетчера «Рокетмен» (Rocketman) рассказывает о жизни Элтона Джона. В российском прокате он появится с 6 июня. Главную роль исполняет Тэрон Эджертон. Ранее сообщалось, что из картины был удален ряд сцен сексуального характера и моменты, связанные с наркотиками. Эту информацию подтвердили в пресс-службе компании «Централ Партнершип».»Мы не вырезаем ничего, я даже не понимаю, о чем речь идет… Если вы представляете себе министерство культуры как организацию, которая ножницами в пленке что-то вырезает, это очень превратное впечатление. У нас другой функционал и другие задачи», — сказал Мединский.На вопрос о том, принимает ли решение убрать ту или иную сцену сам прокатчик, собеседник агентства ответил утвердительно. «Конечно, это решает все прокатчик, всегда. Я даже не понимаю, о чем вы говорите», — добавил министр.

https://ria.ru/20190531/1555145269.html

россия

РИА Новости

1

5

4.7

96

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

2019

РИА Новости

1

5

4.7

96

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

Новости

ru-RU

https://ria.ru/docs/about/copyright.html

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/

РИА Новости

1

5

4.7

96

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

1920

1080

true

1920

1440

true

https://cdnn21.img.ria.ru/images/155277/87/1552778797_118:0:2849:2048_1920x0_80_0_0_25878a3d02f500ce227cd483de5c0e2e. jpg

1920

1920

true

РИА Новости

1

5

4.7

96

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

РИА Новости

1

5

4.7

96

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

элтон джон, владимир мединский, россия

Культура, Элтон Джон, Владимир Мединский, Россия

МОСКВА, 31 мая — РИА Новости. Министр культуры Владимир Мединский заявил РИА Новости, что его ведомство не имеет отношения к вырезанным сценам из фильма про Элтона Джона, решение об удалении той или иной сцены принимает прокатчик.

Биографический музыкальный фильм режиссера Декстера Флетчера «Рокетмен» (Rocketman) рассказывает о жизни Элтона Джона. В российском прокате он появится с 6 июня. Главную роль исполняет Тэрон Эджертон. Ранее сообщалось, что из картины был удален ряд сцен сексуального характера и моменты, связанные с наркотиками. Эту информацию подтвердили в пресс-службе компании «Централ Партнершип».

Прокатчик объяснил удаление ряда сцен из фильма об Элтоне Джоне

31 мая 2019, 12:49

«Мы не вырезаем ничего, я даже не понимаю, о чем речь идет… Если вы представляете себе министерство культуры как организацию, которая ножницами в пленке что-то вырезает, это очень превратное впечатление. У нас другой функционал и другие задачи», — сказал Мединский.

На вопрос о том, принимает ли решение убрать ту или иную сцену сам прокатчик, собеседник агентства ответил утвердительно.

«

«Конечно, это решает все прокатчик, всегда. Я даже не понимаю, о чем вы говорите», — добавил министр.

Владимир | Книга Джулии Мэй Джонас | Official Publisher Page

Глава I I.
Хотя я видел и слышал, как Владимир говорил во время мастер-класса, обеда для кандидатов и ретрита преподавателей, у меня не было возможности сказать ему больше нескольких слов непосредственно до осенний семестр. Когда я впервые встретил его весной, после того как он был принят на работу в качестве штатного младшего профессора, я опаздывал и рано уходил со всех факультетских мероприятий, чтобы не разговаривать с кем-либо из моих коллег. Даже сидеть в трех стульях от Флоренс было почти невыносимо для меня — молнии гнева метались из моего влагалища в мои конечности. Я всегда чувствовала источник гнева в своей вагине и удивляюсь, что об этом больше не упоминается в литературе.

Ранним сентябрьским вечером, в первую неделю семестра, он зашел ко мне домой, и тогда у нас состоялся наш первый настоящий разговор. Я наслаждался прохладным ветерком в гостиной нашего городского дома, пил минеральную воду — мое правило таково, что, если я один, я не пью алкоголь до 9 часов вечера. (практическая тактика для снижения веса) — и чтение истории ведьм в Америке, когда он звонил в дверь. Поскольку обвинения были выдвинуты против моего мужа, я чувствовала себя неспособной читать художественную литературу. Обычно каждое лето я с энтузиазмом приступаю к чтению, чтобы найти по крайней мере один или два новых рассказа или отрывка из романа, чтобы прочитать их вместе с классом. Для них и для меня было важно всегда быть в курсе современного голоса. Однако этим летом мои глаза не могли сосредоточиться на словах. Выдуманные миры, вся выдуманность и воровство вымысла, все персонажи — они казались скудным и жалким подношением. Мне нужны были даты, факты, цифры и статистика. Оружие. Это наш мир и вот что в нем произошло. В первом классе моих обзорных курсов я привык читать раздел из Поэтика вслух. В нем Аристотель обсуждает разницу между историей и поэзией и почему поэзия, созданная и теоретическая, является высшим представлением человечества. В этом году я его пропустил. В этом году я пропустил всю вступительную лекцию — обычно это был длинный список ссылок и цитат, которые я готовил и практиковал заранее, — чтобы напугать и порадовать своих студентов. Вместо этого в этом году я попросил их рассказать о себе и своем опыте. Хотя я хотел бы сказать, что это решение было вызвано желанием узнать их поближе, этого не произошло. В своих заметках к уроку я написал: «Пусть говорят! (В любом случае их интересует только то, что они думают. )»

Я услышал, как к подъезду подъехала машина, а затем какое-то время прислушивался, как кто-то расхаживает по территории, раздумывая, к какой двери подойти. В нашем городе есть общий обычай входить через заднее крыльцо, которое, если дом не был полностью перестроен, открывается на кухню, с тех времен, когда помощь по дому была более распространена, а домашний труд был менее производительным. Демонстрация вкуса, выбора и мастерства.

Владимир, однако, будучи новичком, позвонил в подъезд в передней части дома, который выходил в холодный коридорчик, который мы использовали только как проход наверх. Когда я отворил дверь, он стоял в свете фонаря на крыльце и тут же сунул свободную руку в карман, как будто поправляя прическу. Он казался смущенным. Я вспомнила, как мне было за тридцать, когда я была молодой матерью, встречалась с молодыми отцами, говорила о том, куда их сыновья или дочери ходят в начальную школу, или собираются ли они попробовать себя в карате, и как я была взволнована, видя, как они поправляли свои волосы или одежда подсознательно: нервный намек на силу притяжения, которой я обладал в то время.

В другой руке он держал бутылку красного вина, а подмышкой засунул книгу. Когда я открыл дверь, он неловко поменял их местами, переместив вино под противоположную руку, так что оно лежало у него на боку, как покоящаяся скрипка. На нем был вязаный галстук с выгравированной полосой для галстука поверх клетчатой ​​рубашки с закатанными рукавами, хорошо скроенные брюки и добротные кожаные ботинки на толстой белой подошве. Явно переселенец из города — ни один гетеросексуальный мужчина, проведший здесь много времени, не будет так выглядеть. Даже мой муж, тщеславный любитель дорогих свитеров ирландской вязки, забыл о специфике и легкой иронии городского стиля. Мой муж носил то, что носил, потому что верил в это — он утратил чувство костюма и подачи, которыми естественно обладали хорошо одетые горожане. Это блуждающее ощущение того, что ты всегда на виду.

Владимир протянул тонкую книгу, зеленую, как мел, с надписями без засечек. «Я собирался сказать, что был по соседству, но меня не было — я пришел из колледжа — я хотел дать — мы с Джоном говорили ранее — я хотел принести ему — и вам, , вам — это.

— А это, — сказал он, поднимая вино. «Я бы не сказал, что принести только мою книгу было достаточно, чтобы оправдать визит».

Я проигнорировала вино и притворилась матронным фэндомом, который в эти дни я все чаще использовала со своими учениками и молодыми людьми вокруг меня. Моя Большая Мамочка Энергия, как говорится. незначительных обобщений Владимира Владинского, — прочитал я. «Ваша книга. Я так взволнована, пожалуйста, заходите».

После переговоров с неуклюжей дверью, из-за которых его галстук зацепился, он последовал за мной в гостиную. Пока я вел его по коридору, я схватил пашмину, чтобы обернуть ее вокруг шеи. Я предпочитаю скрывать свою шею.

«На самом деле Джона нет дома, но могу я пригласить вас выпить со мной? Поскольку вас не было поблизости?

Он согласился, посмотрев на часы, жестом дав мне понять, что его время ограничено.

«Пойдем со мной на кухню. Можешь выпить вина, пива или мартини».

Я, естественно, занятой хост, и мне нравятся занятые хосты, хотя некоторые этого не делают. Когда кто-то входит в мой дом, я довольно долго не перестаю двигаться — прибираюсь, варю кофе, убираюсь. Моя мама никогда не сидела на месте, если только не читала, не печатала, не оплачивала счета или не спала, и я разделяю это качество. Когда я вхожу в чей-то дом, и они делают много работы по дому, и их внимание разделено, и они пакуют чемоданы или моют полы, пока я задерживаюсь, я чувствую себя явно непринужденно. Мне всегда нравилось болтаться рядом, а хозяин, который уделяет мне слишком много внимания, заставляет меня нервничать.

Когда у меня была небольшая интрижка в городе, когда я была практически ассистентом диссертации, это было с очень медлительным молодым человеком, который установил сильный и продолжительный зрительный контакт. Он был в моей секции на семинаре «Женщины в литературе», и его взгляд на меня, когда он предлагал мысль о Вулф, Элиоте или Афре Бен, казался таким проницательным и дерзким, что я не знал, как это воспринять. Я сначала подумал, что это смешно, какая-то жеманность. По мере того, как он проводил все больше и больше времени в моем кабинете, я пристрастился к зрительному контакту и старался моргать как можно медленнее, когда мы разговаривали, чтобы у меня было ощущение, что я ухожу и возвращаюсь в эту теплую ванну его глаз. внимание. Когда мы, наконец, завершили наш флирт, я была опустошена, обнаружив (хотя я не должна была удивляться), что он не мог поддерживать это общение, занимаясь любовью, и стал таким же прищуренным и внутренним, как любой другой двадцатиоднолетний парень. мальчик. (Чтобы вы не слишком испугались, мне было всего двадцать восемь.) Как только роман прекратился, я начал находить его зрительный контакт раздражающим, затем приводящим в бешенство и, наконец, просто коровьим и пресным. Мне пришлось пройти через все эти точки восприятия. Сейчас он «в деле», и я думаю, республиканец.

– Я имею в виду, мартини, почему бы и нет, – сказал Владимир, взволнованный перспективой.

«Я делаю их с водкой, чтобы вы знали. Это пригородные мартини. Грязный и мокрый, с большим количеством оливкового сока и вермута.

Он заверил меня, что это прекрасно, мило, как они ему нравятся. Я открыл нижний шкаф, чтобы встать на выступ и дотянуться до стаканов на верхней полке. Я невысокая женщина. Этот анатомический факт противоречит моей личности. Всю мою взрослую жизнь люди, когда узнают мой рост, удивляются, что я всего пять футов три дюйма ростом. Они думают, что я ростом по крайней мере пять футов шесть дюймов или даже семь дюймов. На фотографиях я часто удивляюсь, увидев, какая я маленькая по сравнению с мужем. На мой взгляд, он и я одинаковы.

Я вытащил стаканы из шкафа. Мне казалось, что Владимир стоит очень близко ко мне, и на самом деле, когда я повернулась, чтобы передать ему очки, я чуть не положила их ему на грудь.

«Извините», — сказали мы оба.

— Джинкс, — сказал я.

Когда напитки были приготовлены, я вывел его в гостиную. Он сел на диванчик напротив меня и растянулся привлекательным мужским образом, скрестив одну ногу над другой, от щиколотки до колена. Он сказал мне, что у него дома есть маленький ребенок, три года (Филомена, но они назвали ее Фи), и что его жена (человек, очень увлекавший кафедру, которая будет вести для нас класс по написанию мемуаров, красивая женщина, которую я видел на факультетских мероприятиях, но с которой еще не разговаривал) плохо приспосабливался к переходу из города в деревню. Он спросил, где мой муж, и удивился, когда я сказала ему, что он выпивает с бывшим студентом.

«Студент?»

Я уточнил, что это был студент мужского пола, что его расслабило.

Мой муж, Джон, заведует кафедрой английского языка в небольшом колледже на севере штата Нью-Йорк, в котором обучается менее 2200 студентов. В начале весеннего семестра (январь прошлого года) в наш отдел была передана петиция с более чем тремя сотнями подписей о его отстранении. К петиции были приложены письменные показания семи женщин разного возраста, бывших студенток колледжа, которые в течение его двадцати восьми лет преподавания здесь вступали с ним в половую связь. Ни одного, заметьте, за последние пять лет, после того как отношения между учителем и учеником были явно запрещены. В какой-то момент мы бы назвали эти дела по обоюдному согласию, потому что они были и проводились с моим смутным пониманием того, что они происходят. Однако теперь молодые женщины, по-видимому, утратили всякую свободу действий в романтических запутанных отношениях. Теперь мой муж злоупотреблял своей властью, не говоря уже о том, что власть — это причина, по которой они желали его в первую очередь. Каким бы ни было нынешнее состояние моего брака, я все еще не могу думать обо всем этом без того, чтобы моя кровь не кипела. Мой гнев направлен не столько на обвинения, сколько на отсутствие самоуважения у этих женщин — отсутствие уверенности в себе. Я хотел бы, чтобы они могли видеть себя не маленькими листьями, кружащимися на ветру мира, который им не принадлежит, а могущественными, сексуальными женщинами, заинтересованными в том, чтобы быть немного опасным, немного табу, немного весело. При общем, весьма нежелательном стремлении к популистской настойчивости в области морали в искусстве, я нахожу эту post hoc скромность оскорбительной, как женщина. Меня угнетает то, что они чувствуют себя настолько виноватыми из-за своих встреч с моим мужем, что решили, что он ими пользуется. Я хочу устроить им всем Slut Walk и дать им понять, что когда им грустно, это, вероятно, не из-за секса, который у них был, а скорее из-за того, что они проводят слишком много времени в Интернете, задаваясь вопросом, что люди думают о них.

Владимир Владинский, молодой, новый профессор, который, как я представлял, проложит себе путь до заведующего кафедрой на своем посту, если он получит срок (что он и сделает, учитывая его ловкость, его литературную репутацию, его молодость, его ясное амбиции), осмотрел мою гостиную. Я проследил за его взглядом, когда он остановился на плакате Бунюэля размером с шатер Belle de Jour , купленном в рамках сбора средств на Кинофоруме, когда они ликвидировали свои плакаты, и серии репродукций в рамках из домов великих американских писателей. , составленный после приключения по пересеченной местности, которое мы предприняли, когда моей дочери Сидни было восемь лет, и мы составили карту путешествия, посетив родные города известных американских романистов, от Хемингуэя до Фолкнера, О’Коннора, Моррисона, Райта, Кэтер и Дидион. в Лос-Анжелес. Слева от него на стене висели в переплетах и ​​висели наши брошюры музея Достоевского, музея Толстого и музея Тургенева из нашей поездки в Россию. На полке под журнальным столиком в высокой стопке лежали программы театра, которые мы видели за нашу ежегодную неделю в Нью-Йорке. Там была почти целая стена, посвященная изображениям Дон Кихота, и большая карта Испании, на которой его путешествие было отмечено булавками и подставками из кафе в этих городах. В углу комнаты стояла святыня нашего дальнего путешествия, коллекция, включавшая подлинную шиитскую маску театра Но, несколько маленьких статуэток, купленных на рынке Ариария в Нигерии, норвежские резные подставки для книг, шведский старинный кофейник, ситар. из Индии и марокканский настенный панно.

«У вас потрясающий дом», — сказал он, беря программу дома Фриды Кало в Мексике и вертя ее в руках.

«Ну, это документ. О прошедшем времени и виденных вещах. Я осторожно поставил свой мартини на старинную подставку для пепельницы, которую мы использовали в качестве столика для напитков. «Иногда я смотрю на это как на хорошо прожитую жизнь. Иногда мне хочется сжечь все это дотла и стать минималистом».

Он покачал головой. «Но это лучший вид беспорядка — это похоже на музей — это не барахло из сетевых магазинов, пластиковые контейнеры, пульты дистанционного управления».

«Это более скрыто. У меня есть свои сумки, сумки, сумки. Но всегда ли хочется быть окруженным такой культурой? Есть что-то утомительное в том, что тебя постоянно бомбардируют всеми силами, — сказал я.

«Я не верю, что ты так думаешь. Если вы устали от этого, вы не сможете выжить в академии», — сказал он. К моему великому удовольствию, он спарринговал со мной.

«Ну, кто сказал, что у меня есть?» Я поднял брови и поджал губы, что, как я надеялся, выглядело как понимающий кивок Человеческой Комедии.

Он сделал большой глоток из своего стакана и пролил несколько капель на свои брюки чинос, прямо на кончик брюк, натянутых, как батут, между скрещенными ногами. — Я удивлен, что его выпустили.

Он посмотрел в окно, черное и отражающее ночь за ним. С того угла, под которым мы оба сидели, мы могли видеть в отражении друг друга, но не самих себя. Не стараясь, мы поймали взгляды друг друга. Каждый из нас улыбнулся, сомкнув губы, застенчиво. Он отвел глаза.

В последующие дни и ночи именно его образ в черном стекле окна преследовал и согревал меня. Его рука была вытянута на диванной подушке, скрещенная нога обнажала полоску носка, голова повернута через плечо, жест опущенных глаз, как у старомодной театральной актрисы, стыдливо смотрящей на букет.

Обычно я воздерживалась от откровенного обсуждения подробностей моего брака и иногда удивляюсь, почему я решила быть такой откровенной с Владимиром Владинским, писателем-экспериментатором и младшим профессором литературы в нашем маленьком колледже. Но я, конечно, сразу себе отвечаю. Я хотела быть с ним интимной, настолько глубоко интимной, что с этого момента я увидела его со скрещенными ногами в отражении окна. Для меня как будто открылся совершенно новый мир, а если не мир, то яма без дна — постоянное переживание волнующего бреда падения.

Итак, я все рассказал. Как у нас с мужем было молчаливое соглашение, что во время нашего брака мы будем настолько сексуально свободны, насколько захотим. Не спрашивая, не рассказывая, в основном общались с помощью небрежных комментариев и кивков. Мы не обсуждали это, господи, кто хотел тратить время на обсуждение таких вещей? Стыдно, заурядно и действительно не в нашем стиле. Мне нравилась мысль о его мужественности, и мне нравилось то пространство, которое давали мне его дела. Я была профессором литературы, матерью Сидни и писательницей. Чего я хотела от мужа, который хотел моего внимания? Я хотел избежать, и я хотел, чтобы меня избегали. Что касается возраста женщин, я чувствовал себя слишком привязанным к своему собственному опыту, когда учился в колледже, чтобы возражать. Когда я учился в колледже, вожделение, которое я испытывал к своим профессорам, было непреодолимым. Не имело значения, были ли они мужчинами или женщинами, привлекательными или непривлекательными, умными или средними, я глубоко желал их. Я желал их, потому что думал, что они способны рассказать мне обо мне. Если бы в то время у меня была хоть капля наглости или хотя бы уверенности в себе, я уверен, что зашел бы в один из их офисов и бросился бы на них. Я не. Но если бы кто-нибудь из них свистнул, я бы наверняка прибежал.

А мой муж был слаб. Он хотел быть желанным, он жил за счет этого, это были его солнечный свет, вода и кислород. И каждую осень прибывала новая, свежая группа молодых и пылких женщин, их кожа с каждым годом становилась все ярче и красивее, особенно по сравнению с нашей собственной, которая, казалось, тускнела и трескалась, чем дольше мы оставались в этом северном городке, холодном от холода. с октября по июнь.

Когда мне было двадцать или тридцать, у меня тоже были свои дела. Был один со студентом, о котором я упоминал (хотя он был единственным студентом — я обнаружил, что даже в возрасте двадцати восьми лет я стеснялся старения своего тела по сравнению с молодыми, упругими женщинами, которых молодой любовник был бы очень близко знаком), и там были люди из этого района — Томас, подрядчик, который ремонтировал нашу ванную наверху; Роберт, профессор факультета бизнеса; и Борис, художник, живший за несколько городов, который принял меня в своем большом переоборудованном сарае/студии (самой кинематографичной).

Ближе к тридцати годам я совершил ошибку, смешавшись с кем-то из моего отдела. Кончилось это плохо, со слезами и угрозами, телефонными звонками с отбоями и обидами. Моей дочери было девять лет, и она все больше осознавала окружающий ее мир. Это было сложно и утомительно. Я решил принять воздержание, вырваться из игры. Я бы сосредоточился на своей работе, своем доме, своем писательстве. Отвлечение моего коллеги, каким бы интригующим оно ни было, заставило меня чувствовать себя смешным и недостойным; отчаянный, слабый и цепкий. Я бы преследовал достоинство, элегантность, эрудицию. Я отказался от похоти и желания. Я написал несколько эссе о форме и структуре. Я опубликовал свой второй роман.

После того, как я рассказал все это Владу, он выглядел огорченным. Я думаю, он ожидал, что я буду возражать, что мой муж невиновен, что это какая-то кампания по опорочиванию его имени, чтобы избавить колледж от белых стариков и тому подобное. Он опустошил свой мартини за несколько минут.

Он сосал оливковую косточку, задавая мне вопросы. — Значит, вы знали, что у вашего мужа было несколько романов со студентами?

Я расширил глаза, чтобы они не закатывались. «Несколько дел. Какая глупая формулировка. Он трахал их, а они трахали его. Он трахнул их сияющую кожу, и их трусики промокли от его одобрения. Им это нравилось, и он ничего не мог с собой поделать».

Он вздрогнул. Пруд. «Не мог помочь. Я в это не верю. Я не верю, что можно просто упасть».

«Что, в любви?» Я спросил. — Или в похоти?

«Оба. Всегда есть часть вас, которую вы отпускаете. Вы не обязаны этого делать, если не хотите».

Лицо у него было красное и взволнованное. Он напомнил мне какого-то проповедника из Новой Англии девятнадцатого века — трансценденталиста-унитария со строгими принципами. Он казался веганом. Мне нравится. Мне нравился его высокомерный гнев.

Я сложил руки на коленях. — Я чувствую, что расстроил тебя.

«Это не имеет значения». Он был похож на взволнованного подростка. (Несправедливо!) «Вот почему вы никогда не должны восхищаться людьми. Они только разочаруют тебя».

— Вы все еще можете восхищаться моим мужем, не потворствуя тому, что он сделал, — сказал я. Хотя это не твое дело потворствовать, подумал я.

«Я бы хотел. Может быть, я смогу. Мне жаль. Я мало ел, прежде чем выпил это».

После этого мы сменили тему — мы поговорили о новом романе, написанном солидным писателем, о пьесе, которую мы оба видели в Нью-Йорке, и о том, было ли это феминистским пересказом классического произведения или патриархальным сводничеством. Я выдавил ему немного сыра и хлеба и немного воды. Говорили о различиях между второкурсниками и младшими классами (младшие тусклые, второкурсники увлеченные). Насколько я помню, я рассказал ему о благоприятных для детей мероприятиях в этом районе для его трехлетнего сына.

Мы расстались в кромешной тьме. Я еще раз дал ему понять, как сильно я с нетерпением жду возможности прочесть его книгу. Он казался небрежным, когда прощался и сказал мне, что ему «действительно» хотелось бы услышать, что мы оба думаем, особенно я. После того, как его машина отъехала от подъезда, я откинулся на спинку стула Muskoka у края нашего бассейна. Я откинул голову назад и посмотрел на звезды. У меня была тяга к сигарете, хотя я не курил двадцать лет. Я почувствовал, как в мою нервную систему закрадывается растущее возбуждение и дикость — колючее осознание, которое началось в костях и распространилось наружу. Я подумал о Владимире Владинском, который своими большими грубыми руками убирал мои волосы с лица. На дальнем конце нашего участка, за сетчатым забором, окружавшим двор, свет крыльца отражал глаза бродячей кошки или лисы. Они светились, как глаза демона.

Владимир by Julia May Обзор Джонаса – скандальная история | Художественная литература

В начале этого захватывающего дебюта рассказчик, неназванный профессор английской литературы в возрасте около 50 лет, смотрит на красивую коллегу Владимира. Почти на два десятка лет моложе ее, он спит в кресле. «При виде волос на его руках, пылающих на солнце, у меня по спине пробегает рыдание, — отмечает она. Рука, кажется, «та, которую я не сковывал» — Владимир привязан к стулу.

Затем рассказчик возвращается, чтобы исследовать, как она дошла до этого момента, раскрывая сложности и напряженность между поколениями, связанные с насилием в американском университете, силовой игрой между профессором и студентом, путаницей желания и зависти, неповиновения и стыда, амбиций и отказ. Но прежде всего «Владимир» — это роман о женском аппетите — к сексу, еде, власти, успеху — и о том, что с ним делает процесс старения.

Муж рассказчика, Джон, заведующий кафедрой английского языка, был отстранен от занятий, пока власти расследуют его прошлые проступки — он занимался сексом со своими учениками до того, как правила запретили такое поведение. Хотя рассказчик изо всех сил пытается дистанцироваться от этого скандала, она считает все это немного нелепым. Их брак долгое время был открытым, и все его увлечения были «по обоюдному согласию»; он не «накачивал их наркотиками и не принуждал». Современные молодые женщины, язвительно замечает она, похоже, «утратили всякую свободу воли», считая себя жертвами, хотя на самом деле они таковыми не являются. Несмотря на свое презрение, она добивается одобрения своих учеников, разрабатывая курсы, чтобы «запугивать и радовать» их (ее девиз: «Убивайте их с осторожностью»). Но в политизированной среде кампуса «студенты правят балом», и когда они становятся взволнованными, требуя знать, почему она не оставила Джона, она вынуждена пресмыкаться.

Подпишитесь на нашу субботнюю рассылку новостей Inside, чтобы получить эксклюзивный закулисный взгляд на создание самых важных статей журнала, а также список наших еженедельных событий.

Джулия Мэй Джонас исследует, как сексуальное желание, ярость и креативность могут стать разрушительно переплетенными. Рассказчица злится на своего мужа на интуитивном уровне: она вздрагивает, когда он прикасается к ней, и когда слушания начинают разрушать его карьеру и репутацию, она одержимо сосредотачивается на великолепном новом младшем профессоре Владимире. В 40 лет Владимир — талантливый писатель-дебютант, у него очаровательная, неуравновешенная жена и маленькая дочь. Она с завистью отмечает его литературные таланты. В начале своей карьеры она написала два романа, один хорошо принят, другой нет, и с тех пор ничего не написала. На самом деле, она направила значительную энергию на то, чтобы свести к минимуму свои литературные амбиции, убедив себя, что она должна смоделировать для своей уже взрослой дочери Сид представление о том, что счастье заключается в том, чтобы обуздать стремление к успеху. Она представляет своего ребенка как триумф: стабильный, функциональный, некоммерческий юрист, живущий в городе со своей прекрасной девушкой. Однако, когда Сид появляется поздно ночью, только что с поезда, пьяный от рома, кажется, что это может быть не так.

Приближаясь к 60 годам, рассказчик остро осознает, что больше не является сексуальным объектом. Теперь же ее очередь смотреть не только с вожделением на тело Владимира, но и с завистью на тела женщин помоложе – своих учениц, жены Владимира. Этот горький взгляд она тоже обращает на себя. Она всегда была «тщеславной», но теперь следит за каждой морщинкой и отметиной, педантично одевается, яростно контролирует свой вес. Этот самоанализ жесток. Когда она приглашает Владимира поплавать в своем бассейне, она готовится к антицеллюлитному массажу и автозагару, но даже тогда не может вынести мысли о том, что на нее смотрят. Не имея возможности выразить себя физически, ее сдерживаемое сексуальное желание прорывается на страницу, и она снова начинает лихорадочно писать. Она одновременно направляет свои значительные интеллектуальные и манипулятивные навыки на то, чтобы поймать Владимира в ловушку. Мгновенно влюбившись в его красоту, она соблазняет его интеллектуальной лестью, вниманием, едой и алкоголем — всего вдоволь: мартини «грязный и мокрый», бутылки Sancerre, джин с тоником, Manhattans. Это медленно, преднамеренно, решительно и, как мы знаем, приведет к тому, что она приковает его к этому стулу. Вопрос в том, как и почему – и не причинит ли она ему вреда?

Начальная фраза Владимира вызывает отчетливо набоковское привидение («Когда я был ребенком, я любил стариков, и я мог сказать, что они тоже любили меня»). Слабые намеки на Пнина в обстановке кампуса, с академиком Владимиром, но, возможно, и в других темах романа: неудача, унижение, изоляция, утрата. Это призраки, которые преследуют холодный, книжный разум рассказчика: стыд становиться неуместным, невидимым, нежелательным и нежелательным.

Владимир тихо-увлекательный роман. На самом деле голос Йонаса настолько уверен, что большую часть времени кажется удивительным, что это дебют. Однако к концу уверенность колеблется из-за жесткой развязки: безуспешной попытки укротить сложные темы и прижать этого скользкого и неудобно неотразимого рассказчика.